Колесо Судьбы 

"...Особенно прославил его по всему побережью отчаянный поединок с моржом, которого охотники с суеверным страхом называют келючи.
Это морж-хищник. Нечасто встречаются с ним охотники. Большинство моржей питается двустворчатыми моллюсками на отмелях, изредка падалью. Может, лишь на несколько тысяч моржей приходится один келючи. Этого моржа смертельно боятся все тюлени, особенно нерпа, нападает он и на моржих с моржатами, разрывая их в клочья; боятся келючи и охотники, с ужасом рассказывая о его повадках самые неправдоподобные истории. Страшным словом «келючи» пугают детей, его произносят вполголоса, пугливо озираясь; в сказках и преданиях келючи самый отвратительный злодей-людоед.
«Келючи! Келючи! Келючи!» — передается порой из стойбища в стойбище. И плачут дети, провожая отцов в море, бледнеют лица женщин, в глазах их поселяются тоска и страх, когда они, предчувствуя беду, высматривают в море возвращающиеся с охоты байдары, воют собаки. «Келючи! Келючи! Келючи!» — шепчут охотники, сжимая до боли в пальцах карабины, чтобы успеть выстрелить в огромного моржа со свирепыми глазами и острыми бивнями. Келючи — морж-бродяга, изгнанный из стада. Бывают среди моржей и другие бродяги, но далеко не все из них келючи...

- Николай Шундик, "Белый шаман""

"... Ринтын поднялся к яранге Симиквака. Пекарь сидел на пороге и курил
трубку:
- Слышал, что вы кэглючина хотели добыть?
- Кто его знал, что это кэглючин,- ответил Ринтын,- мы думали, что это
старый морж.
- Эх, молодежь,- покачал головой Симиквак,- вы еще легко отделались.
Могло быть и хуже. Вот ты послушай, что это за зверь - кэглючин. Охотники
убили моржиху, а моржонок со страха свалился со льдины. Выныривая из воды,
он видел, как незнакомые двуногие существа разделали его мать на мелкие
куски, погрузили на странное сооружение и увезли. На снегу остались следы
крови. Моржонок несколько раз подплывал к льдине, но вид крови отпугивал
его, и он снова уходил. Наконец льдину далеко отнесло течением, и моржонок
остался один. Примкнуть к другим моржам он не мог: у всех были свои дети.
Сирота вынужден был расти в одиночестве, сам добывать пищу. Ты знаешь, что
настоящий морж питается моллюсками и водорослями. Но этот сирота не знал,
что съедобно, поэтому он стал есть медуз и маленьких рыбок. А когда подрос
и сил у него прибавилось, моржонок стал подкарауливать нерпушек. Иногда
кэглючин набрасывается на больших моржей и побеждает их. Никого и ничего не
боится кэглючин. Это страшный и опасный хищник. Вы хорошо сделали, что
убили его. ."

- Юрий Рытхэу, "Время таяния снегов"

Сирин (слав.миф) - птица с человеческим лицом, ее пение приносит людям забвение и потерю памяти. Сами птицы не злобливы но очень равнодушны. Олицетворяют печаль. (отсюда)

Си́рин . В русских духовных стихах она, спускаясь из рая на землю, зачаровывает людей пением, в западноевропейских легендах — воплощение несчастной души. В славянской мифологии чудесная птица, чье пение разгоняет печаль и тоску; является лишь счастливым людям. Сирин — это одна из райских птиц, даже самое ее название созвучно с названием славянского рая: Ирий. Однако это отнюдь не светлые Алконост и Гамаюн. Сирин — тёмная птица, тёмная сила, посланница властелина подземного мира. (Википедия).

Сирена - символ коварства, прельщения, гибельного соблазна. В целом образ сирен актуализирует мотив гибельной женской красоты, свойственный греческой культуре на определенной стадии (при переходе от матриархата к патриархату); этот мотив также отражен в образах Пандоры и Елены Троянской.
Будучи хтоническими персонажами, сирены связываются с разрушением и смертью. Они символизируют соблазны материального мира, искушающие дух на его пути к цели. Принадлежа стихии земли, сирены олицетворяют женское начало в его противопоставлении мужскому, связанному с небом. Орфей превзошел сирен в пении, и те бросились в море и были обращены в скалы — символическое отображение идеи, что мужское, светлое доминирует над темным, женским. Образ сирен может наделяться позитивными коннотациями (в контексте истолкования музыки и пения как символов миросозидания). У Платона сирены располагаются на восьми сферах космического веретена богини Ананке, своим сладкозвучным пением создавая гармонию мира. (http://sigils.ru)

Алконо́ст (алконст, алконос) — в русских и византийских средневековых легендах райская птица-дева бога солнца Хорса, приносящая счастье, в апокрифах и сказаниях птица светлой грусти и печали. Образ Алконоста восходит к греческому мифу об Алкионе, превращённой богами в зимородка. Эта райская сказочная птица стала известна по памятникам древнерусской литературы (Палея XIV в., азбуковники XVI—XVII в.) и лубочным картинкам. Название и образ её, впервые появившиеся в переводных памятниках, являются результатом недоразумения: вероятно, при переписывании «Шестоднева» Иоанна Болгарского, где речь идёт о зимородке — алкионе (греч. ἀλκυών) слова славянского текста «алкионъ есть птица морская» превратилось в «алконостъ».

По сказанию XVII века алконост пребывает близ рая и когда поет, то сам себя не ощущает. Алконост утешает своим пением святых, возвещая им будущую жизнь. Алконост несёт яйца на берегу моря и, погружая их в глубину моря, делает его спокойным на 7 дней. Пение Алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всём на свете.

Алконост изображается на русских лубочных картинах полуженщиной-полуптицей с большими разноцветными перьями (крыльями), человеческими руками и телом. Девичья голова, осененная короной и ореолом, в который иногда помещена краткая надпись. В руках держит райские цветы или развернутый свиток с объяснительной надписью. В некоторых описаниях Алконоста упоминается река Евфраний как место его обитания.

Существует подпись под одной из лубочных картинок с её изображением: «Алконост близ рая пребывает, иногда и на Евфрате-реке бывает. Когда в пении глас испущает, тогда и самое себя не ощущает. А кто вблизи тогда будет, тот всё на свете забудет: тогда ум от него отходит, и душа из тела выходит». Сравниться с Алконостом в сладкозвучии может лишь птица Сирин.

Легенда о птице Алконост перекликается с легендой о птице Сирин и даже частично её повторяет. Истоки же этих образов следует искать в мифе о сиренах.

В «Шестодневе» Иоанна Экзарха говорится: «Алкион есть морская птица». При переписке этого места была сделана орфографическая ошибка — случайно соединились вместе два слова «алкион» и «есть». Получилось «алкионесть» морская птица. Далее странное слово стали читать как алконост. Так морская птица «алкион» превратилась в райского «Алконоста». Это лишь версия

Если уж не убить русалку, то, на худой конец, хотя бы поймать ее. Иногда это удавалось.
В свое время профессиональный интерес к русалкам питали католические миссионеры. Важно было установить, люди это все-таки или рыбы. Если они люди и у них есть душа, до них следовало донести слово Божие. Но для начала нужно было поймать хоть одну. Неслучайно поэтому в мемуарах миссионеров нередко можно прочесть о таких попытках.

Миссионер из ордена капуцинов рассказывал, что на пути к Конго они видели с палубы, как "жители моря", русалки вместе с тритонами, собирали водоросли на неглубоком дне. Корабль бросил якорь, и незаметно были спущены сети, но русалки, заметив людское коварство, ловко их избежали. "Ни одна не попалась!" - констатировал капуцин с понятной досадой.

Еще один миссионер, итальянец, отец Францис из Павии, который в 1701 году посетил Анголу, не поверил сначала, когда местные жители ему рассказали, что в их озере обитают русалки. Тогда, чтобы ему доказать, отловили в сети одну и предъявили ему. Миссионер детально ее осмотрел и описал в своих записках, добавив, что через сутки после того, как ее поймали, она, к сожалению, умерла.

Уточнить, есть ли у русалок душа, важно было в Анголе еще потому, что туземцы не просто ловили русалок, а часто и ели их. Кого же ели они, в конце концов, рыб или людей?

К ответу на этот вопрос церковь никогда не была близка так, как в 1560 году, когда у берега острова Мандар, возле Цейлона, голландский корабль изловил сразу семь русалок. Отцы-иезуиты, оказавшиеся в тех краях, естественно, постарались не упустить случай и выяснить, люди ли это и есть ли у них душа. Но исследователи потонули в дискуссиях и ни к какому выводу прийти не смогли.

К более определенному выводу пришел М. Боскэ, личный врач голландского вице-короля в Гоа, оказавшийся там же. Приложив к делу как свои профессиональные познания анатомии, так и скальпель, он в своем заключении утверждал, что русалки, пойманные у острова Мандар, не только внешне, но и по внутреннему строению подобны во всем людям. Очевидно, он не резал по живому. Потому что все русалки, которых сразу поместили в большие баки с водой, через несколько дней умерли.

Столь же недолгой оказывалась судьба и других, едва попадали они в неволю. Тритон, или "морской человек", пойман был в 1682 году возле приморского итальянского городка Сестри, неподалеку от Генуи. Тогда же многие горожане имели случай вблизи рассмотреть его. "В течение дня, - писал современник, - его усаживали на стул, что убедительно говорит о том, что тело его достаточно гибко и имеет суставы, чего нет у рыб. Он прожил всего несколько дней, плача и испуская жалобные вопли, и все это время ничего не ел и не пил".

Отчаяние ли неволи было тому причиной или еда, которую им предлагали и которую они не могли принять, только все обитатели моря, которых удавалось поймать, жить у людей не могли.

В январе 1738 года газета "Лондон дейли пост" сообщила своим читателям, что в заливе возле городка Топсхэм, графство Девон, поймали русалку. Ее показывали потом публике в городах Экстер, Бристоль и Бат. Неизвестно, сколько она прожила в неволе и что было с ней потом.

Хотя, если верить свидетельствам тех лет, русалки встречались в морях не так уж редко, для людей они оставались все-таки диковинными существами. Вот почему, когда в 1531 году в Балтийском море в сети поймали русалку, ее тут же поторопились отправить в подарок польскому королю Сигизмунду II. Король и весь двор имели случай своими глазами видеть ее. К сожалению, тоже недолго. На третий день пленница умерла.

Я нашел только два сообщения о русалках, которым удалось какое-то время прожить в неволе.

В 1430 году в Голландии буря размыла дамбу, и многие земли оказались затоплены морем. Жителям приходилось передвигаться на лодках. Как-то поутру девушки из городка Эдам плыли в лодке доить коров. В мелководье, в жидкой грязи, заметили они русалку, застрявшую там. Они взяли ее с собой, и она стала жить с ними. Русалка прожила у них целых пятнадцать лет. Правда, говорить она так и не смогла. Но зато они научили ее носить платье, вязать и есть вместе с ними. Кроме того, как добрые католички, они научили ее поклоняться кресту. Последнее, гласит хроника, дало повод, когда она умерла, по-христиански похоронить ее.

О другой русалке, что тоже жила в неволе, сохранились не только запись, но даже ее портрет, который был исполнен "прославленным Сью Готье" с натуры в 1758 году в Париже. Здесь она выставлена была для всеобщего обозрения в большом аквариуме на ярмарке в предместье Сен-Жермен. Кормили ее, писал современник, хлебом и рыбой. Была она "очень подвижна и с удовольствием ловко плескалась в чане с водой, где держали ее. Отдыхает она в положении вертикальном. Внешность же имеет она уродливую и мерзкую". Взглянув на рисунок, дошедший до нас, трудно с этим не согласиться.

Вообще же описания этих существ в основном совпадают между собой. Даже когда свидетелей разделяют тысячи километров или века. Разночтения же, когда бывают, очевидно, говорят, что существа эти внешне различаются между собой. Русалка-красавица из детских сказок - это как бы один полюс. Другой - существо, изображенное Сью Готье. Или описанное в одном из средневековых исландских текстов. Вот как говорится там о русалке, которую изловили возле острова Гримсей: "Чудовище это имело совершенно отталкивающий лик - широкие брови, пронзительный взгляд, огромный рот и двойной подбородок".

Впрочем, не только русалки появляются иногда из морских глубин. Порой существо это, тоже с рыбьим хвостом, оказывается мужского рода. Одна английская летопись упоминает о таком "морском человеке", которого изловили и вытащили на берег в 1187 году на побережье графства Суффолк. Неведомо, сколько пришлось провести ему в заточении, но то ли не особенно стерегли его, то ли оказался он неблагодарен своим хозяевам, но только каким-то образом ему удалось избавиться от неволи. "Бросился в море, - заключает писавший, - и больше его никто не видел".

Правда, бывало, что пойманных отпускали и сами ловцы.

В 1619 году два советника датского короля Христиана IV, плывя из Норвегии в Швецию, заметили с борта человекоподобное существо, плывшее по тому же курсу. Добрые люди бросили ему большой ломоть бекона, просто чтобы порадовать. Простодушная тварь, неискушенная в людском коварстве, не могла, конечно, предположить, что в беконе спрятан крючок на прочном шпагате. Попавшись на эту приманку, морской водяной был втащен на палубу. Но он так громко кричал, в крике его было что-то столь угрожающее, что пугливые моряки сочли за благо бросить его обратно в море.

Иногда пойманных отпускали обратно и рыбаки. Как-то такое произошло у одного из Шетландских островов. Как сообщал об этом журнал, издававшийся в Эдинбурге, рыбаки, доставая сеть, вытащили с нею русалку. Была она сероватого цвета и без чешуи на хвосте. Подержав ее в лодке какое-то время, они решили, что, от греха подальше, лучше избавиться от нее. И выбросили за борт. Живи, мол. Считалось, случись потом какое несчастье в море, все говорили бы, мол, из-за вас. Не надо было морскую тварь мучить.

Так же, наверное, рассуждали и шестеро рыбаков у острова Йелл, которые в тех же местах в 1833 году тоже поймали русалку. Сделали это невольно, она запуталась в сети, которую они вынимали. Ростом, рассказывали они, она была фута три. На теле ее не было жабр, а на хвосте не было чешуи. По их рассказу, она не сопротивлялась и даже не пыталась кусаться, а только стонала жалобно. Продержав пленницу в лодке часа три, они тоже выпустили ее обратно в море. По их словам, она тут же нырнула и ушла в глубину.

Порой удавалось русалок ловить и в России. Это были "речные", или "луговые", русалки, как можно понять, без хвоста. Вот запись, сделанная со слов крестьян в 1891 году: "Давно было, старики рассказывали, двоих приводили к нам в деревню. У них женское все да волосы длинные. И ничего не говорили, только плакали, а когда отпустили, тогда запели, заиграли - и в лес".

И еще рассказ о такой поимке, который записал в свое время В. И. Даль. "В Петровском правлении есть деревня; крестьяне зовут ее Монастырем; выстроена она на берегу озера, имеющего в окружности версты две. Рассказывают, что давно тому мужики этой деревни, неводя рыбу, вытащили из озера сетями ребенка; ребенок резвился, играл, когда опускали его в воду, и плакал, томился, если вносили его в избу. Мужик-рыболов, поймавший ребенка, сказал ему однажды:

- Слушай, мальчик, больше тебя томить я не буду, пущу к отцу в озеро, только услужи и ты мне: я по вечеру расставлю сети, нагони, дружок, в них побольше рыбы.

Ребенок, сидевший на шестке, задрожал, и глазки его засверкали. Мужик расставил крепкие сети на озере, посадил ребенка в ушат и, вынесши на берег, бросил в воду.

Поутру приходит мужик осматривать сеть: полна рыбы! Мужичок обогатился рыбною ловлей".

Само собой, не всегда и не во все времена поступали с ними так - отпускали на волю. "Ловили рыбу, поймали русалку. Поймали - девка. Коса длинная-длинная. Токо не говорит. И положили ее в школу. В школу сначала - в школу еще не ходили. Положили в школу, а мы ходили глядеть. А потом ее отправили... куда следовать. Вот какую русалку поймали!" (Запись 1982 г., деревня Хвойное Новгородской области.)

Наверное, эта русалка, как и другие, попав в неволю, долго не прожила. Там же, куда отправили ("куда следовать"), концов, само собой, не найти.